"Друзья и встречи" Владимир Гиляровский [с автографом]
Москва, Издательство " Советский Писатель ", 1934 г.
Авторский экземпляр с великолепным собственноручным автографом В.Гиляровского.
Формат: 13,5 * 18см.; 232 стр.
Книга в оригинальном издательском картонажном переплёте с цветным тиснением на корешке. Крышки обрамлены симметричными линейными декоративными рамками с узорными виньетками в уголках. Художественно-оформленная суперобложка.
Форзацы оклеены плотной бумагой с абстрактным рисунком. Тонированная головка. Шёлковое ляссе.
На фронтисписе помещён портрет писателя, выполненный художником Георгием Верейским. Издание украшено многочисленными полностраничными иллюстрациями на отдельных вклейках. Включает 16-ть рассказов-воспоминаний о знакомстве с известными писателями, поэтами, художниками, интересными и неординарными людьми.
Экземпляр с инскриптом автора, адресованным жене - Марии Ивановне Мурзиной: " Милой Мане моей, Музе моей неизменной, создавшей счастье моей жизни и вдохновляющей меня к новой работе. Прими, как всегда, этот первый, твой, экземпляр книги и жди следующих. Любящий тебя твой Гиляй. 1934г. Апреля 25. Москва ". Сверху теста рукой Гиляровского проставлены даты - 1884-1934 - и подпись. Это годы совместной жизни Владимира Гиляровского и Марии Мурзиной ( и даже ещё один год они прожили вместе; писателя не стало в 1935-ом ).
Нежные, трогательные, трепетные слова выдающегося русского литератора безгранично любимой Женщине, Супруге, Другу и Музе. Видимо, самая последняя дарственная надпись в его жизни. Портрет своей Машеньки он держал на столе всю жизнь. К сожалению, следующих книг не последовало: " Друзья и встречи " стали заключительной книгой " дяди Гиляя ".
Содержание.
Часть первая. Старогладовцы. - Антоша Чехонте. - Сожженная книга. - Певец города. - Грачи прилетели.
Часть вторая. Фогабал. - Под " Веселой козой ". - Ночь на Цветном бульваре. - Кружка с орлом. - Ученик Расплюева. - Докучаевская трепка.
Часть третья. Люди с волчьим видом. - " Пиковая дама ". - В шахте. - Тайны Неглинки. - Драматурги из " Собачьего зала ".
Владимир Алексеевич Гиляровский ( 1855-1935 ) - писатель, поэт, журналист, ставший легендой ещё при жизни. Человек чрезвычайно одарённый, очень разносторонний, осведомлённый, кажется, обо всём на свете, с необыкновенно ярким умом и блестящим остроумием. Знакомясь с биографией Владимира Гиляровского - " дяди Гиляя ", как тепло назвал его Чехов - сложно представить себе, что столь разнообразную жизнь мог прожить один человек. " Дядя Гиляй " был бурлаком и цирковым наездником, воевал на Кавказе и тушил пожары, работал газетным репортёром криминальной хроники и писал потрясающие рассказы о старой дореволюционной Москве и москвичах. Произведения писателя тем ценны, что практически все они - про людей или действительно существовавших, или имевших свои реальные прототипы. Придумывать сюжеты для большинства своих книг автору не было надобности - хватало воспоминаний и историй из собственной жизни, из круга многочисленных и абсолютно разных знакомых и приятелей - ведь " дядя Гиляй " знал всю Москву, и вся Москва знала " дядю Гиляя ". Да и жизнь его выпала на очень интересные времена - он был свидетелем масштабных перемен, происходивших в российской истории. Застал эпохи Александра II и Александра III, правление последнего русского царя Николая II, Февральскую и Октябрьскую революции, годы НЭПа и советской индустриализации.
Из книги " Друзья и встречи ".
" Как-то часу в седьмом вечера, великим постом, мы ехали с Антоном Павловичем с Миусской площади ко мне чай пить. Извозчик попался отчаянный: кто старше, он ли, или его кляча - определить было трудно, но обоим вместе сто лет насчитывалось наверное; сани убогие, без полсти. На Тверской снег наполовину стаял, и полозья саней то и дело скрежетали по камням мостовой, а иногда, если каменный оазис оказывался довольно большим, кляча останавливалась и долго собиралась с силами, потом опять тащила еле-еле, до новой передышки. Наших убеждений извозчик, по-видимому, не слышал и в ответ только улыбался беззубым ртом и шамкал что-то невнятное. На углу Тверской и Страстной площади каменный оазис оказался очень длинным, и мы остановились как раз против освещенной овощной лавки Авдеева, славившегося на всю Москву огурцами в тыквах и солеными арбузами. Пока лошадь отдыхала, мы купили арбуз, завязанный в толстую серую бумагу, которая сейчас же стала промокать, как только Чехов взял арбуз в руки. Мы поползли по Страстной площади, визжа полозьями по рельсам конки и скрежеща по камням. Чехов ругался - мокрые руки замерзли. Я взял у него арбуз.
Действительно держать его в руках было невозможно, а положить некуда.
Наконец, я не выдержал и сказал, что брошу арбуз.
- Зачем бросать? Вот городовой стоит, отдай ему, он съест.
- Пусть ест. Городовой! - поманил я его к себе.
Он, увидав мою форменную фуражку, вытянулся во фронт.
- На, держи, только остор...
Я не успел договорить: " осторожнее, он течет ", как Чехов перебил меня на полуслове и трагически зашептал городовому, продолжая мою речь:
- Осторожнее, это бомба... неси ее в участок...
Я сообразил и приказываю:
- Мы там тебя подождем. Да не урони, гляди.
- Понимаю, вашевскродие.
А у самого зубы стучат.
Оставив на углу Тверской и площади городового с бомбой, мы поехали ко мне в Столешников чай пить.
На другой день я узнал подробности всего, вслед за тем происшедшего. Городовой с бомбой в руках боязливо добрался до ближайшего дома, вызвал дворника и, рассказав о случае, оставил его вместо себя на посту, а сам осторожно, чуть ступая, двинулся по Тверской к участку, сопровождаемый кучкой любопытных, узнавших от дворника о бомбе.
Вскоре около участка стояла на почтительном расстоянии толпа, боясь подходить близко и создавая целые легенды на тему о бомбах, весьма животрепещущую в то время благодаря частым покушениям и арестам. Городовой вошел в дежурку, доложил околодочному, что два агента охранного отделения, из которых один был в форме, приказали ему отнести бомбу и положить ее на стол. Околодочный притворил дверь и бросился в канцелярию, где так перепугал чиновников, что они разбежались, а пристав сообщил о случае в охранное отделение. Явились агенты, но в дежурку не вошли, ждали офицера, заведывавшего взрывчатыми снарядами, без него в дежурку войти не осмеливались.
В это время во двор въехали пожарные, возвращавшиеся с пожара, увидали толпу, узнали, в чем дело, и старик брандмейстер, донской казак Беспалов, соскочив с линейки, прямо, как был, весь мокрый, в медной каске, бросился в участок и, несмотря на предупреждения об опасности, направился в дежурку. Через минуту он обрывал остатки мокрой бумаги с соленого арбуза, а затем, не обращая внимания на протесты пристава и заявления его о неприкосновенности вещественных доказательств, понес арбуз к себе на квартиру.
- Наш, донской, полосатый. Давно такого не едал.
Уникальный автограф Владимира Гиляровского на своей последней прижизненной книге. Редкость музейного уровня.