Москва, Издательство " Костры ", 1922г. ( на обложке 1921 ).
Уменьшенный формат: 11,7 * 15,8см.; 54, [2] стр.
Экземпляр в мягких иллюстрированных издательских печатных обложках работы художника-графика профессора П.Я.Павлинова. Марка издательства работы Н.Н.Вышеславцева.
Сборник вышел в феврале 1922 года в Москве, в частном книгоиздательстве Н.А.Архипова ( М.Л.Бенштейна ) " Костры ". Разделён автором на II-а раздела и включает 35 стихотворений, написанных с января 1917 по декабрь 1920 года. Первый раздел предваряет эпиграф Али Эфрон: " В их телегах походных заря Мариулы, Марины..."
Посвящается Анне Ахматовой.
Раздел I. Мировое началось. - Только закрою. - Милые спутники. - В очи взглянула. - В лоб целовать. - Из-под копыт. - Заклинаю тебя от злата. - Я расскажу тебе. - Пожирающий огонь. - Каждый стих - дитя любви. - Чтобы помнил не часочек. - Развела тебе в стакане. - А во лбу моём. - Мой путь не лежит. - Проста моя осанка. - Целовалась с нищим, с вором. Раздел II. И сказал Господь. - Только живите. - Закинув голову. - Плоти-плоть. - Не самозванка. - На тебе, ласковый мой. - В чёрном небе. - Благословляю ежедневный труд. - Слёзы, слёзы. - Руки, которые не нужны. - Как правая и левая рука. - Рыцарь ангелоподобный. - Доблесть и девственность. - Так, высоко запрокинув. - Что другим не нужно. - Я счастлива жить. - И не спасут. - Любовь! Любовь! - Знаю, умру на заре.
Есть два типа поэтов: у одних преобладает стихийность и непосредственность творчества, у других культура и выучка. Недостаток первых - неровность. У них возможны перебои, провалы. Вторые пленяют строгостью вкуса. На них гораздо больше можно положиться. Они легко укладываются в рамки исторического развития. Они создают школы и течения. Первые проносятся " как беззаконные кометы среди рассчитанных светил ". Что лучше, дело вкуса. Грибоедов полагал, что формула " дарования больше, чем искусства ", - самая лестная похвала, какая может быть дана художнику: " Искусство-то и заключается в том, чтобы подделываться под дарование ".
Марина Цветаева принадлежит к первому типу. Она неровна. Читанная ею в прошлом году в " Союзе Писателей " сказка " Царь-девица " интересна только своим хорошо выдержанным языком, но в других отношениях подвержена самому беспощадному обстрелу со стороны критики. Но Марина Цветаева выпускает две маленьких книжки: драматический этюд в стихах " Конец Казановы " и сборник стихов " Вёрсты " - и критика обезоружена. Не в том дело, что Марина Цветаева достигла совершенства, далеко нет: промахи и провалы встречаются и здесь, но общее впечатление столь благоприятно, что не хочется фиксировать внимания на недостатках.
Впервые заявила о своём существовании Марина Цветаева в 1910 году пухлой книгой на толстой плотной бумаге " Вечерний альбом ". Название удачно: здесь впервые в русской лирике передана поэзия переживаний конца детства и зелёной юности в обстановке домашнего уюта и семейной патриархальности. Милая интимность книги местами переходила в жуткую. " Минутами становится неловко, - писал Брюсов, - словно заглянул нескромно через полузакрытое окно в чужую квартиру и подсматриваешь сцену, видеть которую не должны бы посторонние ". Книга имела значительный успех, но критика предостерегала поэтессу, как бы такая интимность не перешла в скучную и неинтересную для посторонних домашность.
Следующая книжка стихов, изящно изданная в виде молитвенника, - " Волшебный фонарь " ( 1912 ) мало прибавила нового к облику поэтессы.
С тех пор Марина Цветаева не перестала писать, но с редкой в наше время выдержкой воздерживалась от издания новых книг. Следить по журналам за ней не так-то было легко. Поэтому понятно, с каким нетерпеливым ожиданием услышали любители поэзии о готовящейся после почти десятилетнего промежутка третьей книге её стихов, за которой вскоре должна последовать и четвёртая. К ожиданию примешивалась тревога: а что как поэтесса обнаружит упадок таланта, или взявшись не за своё, или переповторяя прежнюю самое себя.
Прежде всего поражает неказистая внешность книжки: смазанная обложка, не везде чёткий шрифт, опечатки. Какой контраст со многими сборниками других современных поэтов и поэтесс и с её собственными прежними книжками. Но не судите по внешности. Это книга, отмеченная печалью настоящей поэзии. Талант не выдохся и не задохся в сфере узкой домашности, как можно было опасаться, а выбился из-под крыши уюта на вольный простор степей. Отсюда заглавие.
Годы революции прошли недаром. Они нанесли сильный удар комнатной и кабинетной поэзии. Громя забившихся под домашние застрехи, Маяковский звал на площадь, на улицу. Марина Цветаева избрала себе другой путь - цыганский табор… и здесь осталась самою собой, т.е. поэтом.
Половина её книги - лучшая - отведена поэзии цыганской жизни, не той фальшивой и рафинированной, стилизованной трактирной цыганщине, которой прежний быт отводил так много места, а русская поэзия в лице Аполлона Григорьева и Александра Блока - так много прекрасных стихов. Пленники и жертвы городской культуры в " томном мороке цыганских песен " отводили свою душу, тоскуя о страсти и воле. А вот пушкинский Алеко не тосковал. Взял и сделал: ушёл от неволи душных городов к настоящим, не стилизованным цыганам.
Крохотная книжка Марины Цветаевой " Вёрсты " возвращает нас к стихии одной из лучших поэм Пушкина: здесь и ножовые расправы, и ворожбы, и конокрады, и нищета, зато простор и воля. И мила Марине Цветаевой эта убогая и привольная жизнь: " гомон гитарный, луна и грязь ". О подражании Пушкину не может быть и речи: всё у Марины Цветаевой своё, одно из самых привлекательных её качеств - что её ни к какой из существующих поэтических школ и сект никак не причислишь: ни с акмеизмом, ни с футуризмом у неё действительно нет решительно ничего общего. Она сама по себе, оправдывая своё имя " Марина ", т.е. морская, т.е. своенравная. Она всего менее заботится о том, что понравится читателям, скорее её можно упрекнуть в противоположной крайности: она чересчур оберегает свою независимость, вплоть до упрямства и бравирования. Если критика ставила ей в упрёк " жуткую откровенность " в некоторых местах её первой книги, то в " Вёрстах " этот " недостаток ", по мнению критики, а по мнению Марины Цветаевой, очевидно, " достоинство " - ещё более подчёркивается. Многих любителей поэзии могут шокировать некоторые её строки, например, " И мне хочется на грудь к тебе - спать ".
Второй отдел книги, посвящённый более обычным темам - любви и вдохновению, жизни и смерти - менее интересен. Здесь больше промахов. Здесь, например, встречается такой невозможный стих: " Я и в предсмертной икоте останусь поэтом ". Мало того, что это - искажённая реминисценция из Валерия Брюсова: " Я в мир пришёл поэтом… и даже против воли останусь сам собой ", но воля ваша: поэт, поэтически икающий, - это только смешно.
По языку и размерам Марина Цветаева также самостоятельна. Она не дала себя увлечь ни правым, ни левым течениям. Ей одинаково чужды и квадратики четверостиший, которые так утомительны у крайнего правого крыла представителей современной стихотворной техники, и тот произвол метра и ритма, переходящий в распущенность, который характерен для крайне левого. Вряд ли можно найти у Марины Цветаевой хоть два стихотворения, одинаковых по ритму и размеру. Каждое из них - новое построение. В укорачивании строк, в рифмовке, в лирических росчерках - целый ряд приятных неожиданностей.
Книжка недаром посвящена Анне Ахматовой, обе они - и Марина Цветаева, и петербургская поэтесса - остались по ту сторону революции, но они друг друга взаимно дополняют: если Ахматова ноет и шепчет заклинания, Цветаева, чуждая суеверий, " нравом проста, речью дерзка ", не теряет присутствия духа.
Успех у широкой публики книжка " Вёрсты " вряд ли может иметь по двум причинам: неровности таланта поэтессы и своеобразия его. Для многих отдельные неудачные строчки заслонят рад истинно поэтических стихотворений, в этом отношении поэты не стихийности, а выучки всегда находятся в более благоприятном положении. Своеобразие тоже редко способствует, а чаще мешает быстрому успеху. Типичное, общее, естественно, легче находит доступ к читателям, более им по плечу. " Вещатель общих дум " всегда стоит на более прямой дороге к славе, чем писатель, болезненно оберегающий неприкосновенность своего " Я ". Зато у Марины Цветаевой не может быть и подражательниц: под стихийность не подделаешься. ( Ив. Розанов — Неопубликованная рецензия на книгу Цветаевой " Вёрсты ". М., Изд-во " Костры ". Хранится среди бумаг И.Н.Розанова, попавших в составе его библиотеки в Государственный музей А.С.Пушкина в Москве ).
Редкое малотиражное прижизненное издание Марины Цветаевой.
Фотографии издания "Вёрсты. Стихи". Марина Цветаева. Москва, Издательство Костры , 1922г. ( на обложке 1921 ).
