Первое издание одного из самых знаменитых прижизненных сборников Иосифа Бродского.
Увеличенный формат: 14 * 21,5см.; [4], 115 стр.
Экземпляр в мягких оригинальных издательских глянцевых двухцветных обложках. Напечатан на плотной белой бумаге и включает 21 произведение.
Сборник составили и подготовили В.Марамзин и А.Лосев.
Первое издание.
Иосиф Александрович Бродский ( 1940-1996 ) был живым воплощением, казалось бы, всех пиков и крайностей в одной человеческой жизни. Профессор нескольких американских университетов, не закончивший даже средней школы. Лауреат Нобелевской премии, которого беспощадно травили на родине за тунеядство. Блистательный, несравненный талант, автор стихов на русском и английском языках, и притом - скромный и отзывчивый человек, который никогда не спекулировал на своём положении " обиженного властью " и не любил привлекать к себе внимание. Бродский был великим поэтом. Как несправедливо, что тревоги и страдания сократили его жизнь, возможно, лишив нас множества прекрасных стихов!
Сборник " Конец прекрасной эпохи " опубликован в 1977 году американским издательством " Ардис " и состоит из стихотворений написанных Бродским до отъезда из Советского Союза. Сборник составлен самим автором в сотрудничестве с его друзьями Карлом и Эллендеей Проффер, создателями " Ардиса ". В этом издательстве в течение долгих лет публиковались многие важные произведения русской литературы, чьё издание в Советском Союзе в те годы не представлялось возможным, в том числе именно " Ардисом " были изданы все авторские сборники стихотворений Иосифа Бродского. Вынесенное в заглавие сборника название одного из стихотворений - " Конец прекрасной эпохи ", приобретает дополнительный иронический смысл на обложке книги с последними написанными на родине стихами.
Потому что искусство поэзии требует слов,
я - один из глухих, облысевших, угрюмых послов
второсортной державы, связавшейся с этой, -
не желая насиловать собственный мозг,
сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск
за вечерней газетой.
Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал
в этих грустных краях, чей эпиграф - победа зеркал,
при содействии луж порождает эффект изобилья.
Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.
Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя, -
это чувство забыл я.
В этих грустных краях всё рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто, туалеты невест - белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Бельё. И в руках скрипачей -
деревянные грелки.
Этот край недвижим. Представляя объём валовой
чугуна и свинца, обалделой тряхнёшь головой,
вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.
Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.
Даже стулья плетёные держатся здесь
на болтах и на гайках.
Только рыбы в морях знают цену свободе;
но их немота вынуждает нас как бы к созданью своих
этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.
Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.
Кочет внемлет курантам.
Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твёрдо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут -
тут конец перспективы.
То ли карту Европы украли агенты властей,
то ль пятёрка шестых остающихся в мире частей
чересчур далека. То ли некая добрая фея
надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.
Сам себе наливаю кагор - не кричать же слугу -
да чешу котофея...
То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза,
паровоз с кораблём - всё равно не сгоришь от стыда:
как и челн на воде, не оставит на рельсах следа
колесо паровоза.
Что же пишут в газетах в разделе " Из зала суда "?
Приговор приведён в исполненье. Взглянувши сюда,
обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,
как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;
но не спит. Ибо брезговать кумполом сны
продырявленным вправе.
Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.
Зоркость этих времён - это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить - динозавра.
Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора
да зелёного лавра.
Редчайшее первое издание. Великолепный коллекционный экземпляр.
Фотографии издания "Конец прекрасной эпохи. Стихотворения 1964-1971". Иосиф Бродский. США, Издательство Ардис. Анн Арбор , 1977г.
